Главная / Публикации / А. Плантажене. «Мэрилин Монро»

Модель

Она пошла прямо на «Радиоплан» и уволилась. Потом объявила матери Джима, что она теперь поступила в крупное модельное агентство. И приступает к работе уже завтра. Этель Дагерти стала возражать, и она собрала чемоданы. Прошло то время, когда ее отправляли, точно посылку, из одного дома в другой. Теперь она больше никому не позволит помыкать собой. Отныне она будет решать сама. А следовательно, вернется к доброй Ане Лоуэр, нежной тете Ане, которая никогда ее не судила и всегда любила всем сердцем. Расклад теперь иной. Нервная сиротка стала взрослой. Попозировав, она возвращалась заботиться о старушке, ослабленной болезнью.

Она начала рассчитываться по долгам.

Месяцами Норма Джин работала без устали, принимая все предложения агентства: была регистраторшей, моделью, позировала в самых дурацких нарядах. Всегда пунктуальная, готовая к работе, она не пропустила ни одного курса усовершенствования — сосредоточенная, любознательная, настолько стремящаяся сделать хорошо, безупречно, что готова тридцать раз переделывать один и тот же кадр. Потом она бесконечно долго рассматривала каждый снимок, выискивая малейшие недостатки, безжалостная к самой себе. Очень скоро она стала любимицей фотографов. Настоящая профессионалка, говорили они. Ее сияющее лицо и пышные формы регулярно появлялись на обложках иллюстрированных журналов. Ее портфолио превратилось в толстый том, хотя она по-прежнему отказывалась перекраситься в блондинку. Осенью 1945 года Норма Джин вернула долг мисс Снайвли и заработала достаточно, чтобы оплатить жилье Ане Лоуэр. Она много тратила, в основном на туалеты и косметику, внимательная к своей внешности. Но не забывала и о другой цели, плотно засевшей в ее голове, о плане, который уже давно вызревал в ней и который она не упускала из виду: вытащить мать из сумасшедшего дома и поселить в хорошенькой квартирке с белой мебелью и пресловутым роялем из ее детства, который так ни разу и не пригодился. Тогда она уже ничего никому не будет должна.

В ноябре мисс Снайвли сообщила Норме Джин, что она говорила о ней с Андре де Динсом (Dienes), набирающим известность фотографом, который сотрудничает с журналом «Вог». Профессионал, хотя еще молодой, специализирующийся на моде, на женской красоте, находящийся в постоянном поиске новых моделей.

«Я думаю, вы ему понравитесь. Вот его визитка. Не тяните».

Норма Джин помчалась на встречу с фотографом венгерского происхождения. Это очень красивый мужчина тридцати двух лет, мускулистый, с вьющимися русыми волосами и веселым взглядом прожигателя жизни. Кожа светлая, как у рыжих. Освобожденный от воинской повинности во время войны, в 1945 году Андре де Динс вел жизнь, о которой всегда мечтал. Величайшие европейские столицы, красивейшие женщины мира и деньги, в которых никогда не было недостатка. В первый раз Норма Джин предстала перед ним розовой девочкой со шляпной коробкой. Свежим и аппетитным пирожным, которое нужно попробовать, не теряя ни минуты. Вьющиеся, даже курчавые темно-русые волосы, заплетенные в две косички по обе стороны лица, как у девочки. Хорошенькие скулы, невероятная, огромная, щедрая, детская улыбка. Немного толстоватый и широковатый нос, но это неважно. С такими синими глазами, полными надежды, чистым лбом, сияющей кожей, как это сразу почувствовал фотограф, ее можно было принять за роскошную крестьянку из Центральной Европы — живую, естественную, одновременно лукавую и застенчивую, с которой любой разумный мужчина мечтал бы завалиться на сеновал. И этот розовый облегающий свитер, так близко к телу, как будто его связали прямо на коже, и под которым де Динс уже видит груди совершенной формы, налитые, круглые. Ее изящные и бледные ноги.

«Меня з... зо... вут Норма Джин. Б... Бейкер. Норма Джин Бейкер. X... хотите взглянуть на меня в купальнике?»

Он уже знает, что она само совершенство. Он знает, что это она. Из своей шляпной коробки она достала отвратительное бикини и надела его в ванной. Оттуда она вышла похожей на пикового туза. Де Динс улыбнулся. Ноги выше колен плотные и гладкие, бедра пышные.

«Завтра начнем», — сказал он.

На заре фотограф отвез девушку на пустынный пляж и целый день щелкал затвором. Норма Джин сияет, у нее широкая улыбка в пол-лица. Она подставляет объективу всю свою жажду жизни, свои надежды на лучшее будущее. Она так счастлива быть здесь, существовать, так признательна этому мужчине, который выбрал ее и придает ей большое значение, что она нарисовала сердечко на песке. В тот же вечер, проявляя снимки, де Динс был потрясен результатом.

«Я хочу уехать с тобой в калифорнийскую пустыню, в Долину Смерти, и целыми днями, неделями тебя фотографировать», — сказал он девушке.

Де Динс подготовил свой «бьюик», обегал магазины Лос-Анджелеса, покупая одежду и аксессуары для Нормы Джин. Он готов. Она тоже. В декабре 1945 года они уехали, с благословения тети Аны. В машине Норма Джин много спала, свернувшись клубком, как котенок. Фотограф без устали смотрел на нее, уже представляя себе позы, углы. Ранимая чувственность Нормы Джин, ее плотская невинность, ее заикание, с которым она временами не могла справиться, волновали его. Очень быстро, словно перед камерой, она открылась ему, рассказала ему все: про свое детство, свою мать, свое замужество, свое желание преуспеть, свое намерение развестись. Бейкер — это фамилия ее матери, а не ее мужа. Очень быстро Андре де Динс почувствовал, что желает ее, как безумный. Очень быстро он понял, что без памяти в нее влюблен.

За несколько дней они вдвоем проехали тысячи километров, сняли целые горы фотографий. Каждый день де Динс вылавливал красоту Нормы Джин в окружении гор и скал. Они одни посреди пустыни. У него такое чувство, будто он похитил ее, чтобы она принадлежала ему одному. С каждым днем Норма Джин все краше, всегда рано встает, красится, причесывается — и готова к работе. Каждый день фотограф сгорает от желания попросить ее позировать обнаженной, и каждый день ему недостает для этого дерзости. Каждую ночь желание мешает ему спать и побуждает постучаться в дверь Нормы Джин, которая мягко отправляет его в его постель. У де Динса нет больше сил. Он просит молодую женщину выйти за него замуж. Он оплатит все расходы на развод, надо просто поехать в Лас-Вегас, чтобы не затягивать с этим делом. У них будет много детей, он всю жизнь будет ее фотографировать, потому что она станет суперзвездой, твердит он ей ежедневно. Пока она никому не известна, говорит он, но однажды... Однажды, предсказывает он, ты станешь самой фотографируемой женщиной в мире.

Норма Джин смеется, она так счастлива. Приятно слышать такие вещи, приятно встретить человека, разделяющего ее бредни. Андре такой милый, просто прелесть. Он купил ей ее первые джинсы. Ей в них хорошо, хотя раньше она носила и любила только платья. Он фотографирует ее в брюках, в пуловере, в юбке, в платье, с волосами, собранными на затылке и распущенными по плечам. В национальном венгерском костюме. Она не уверена, что хочет его. Для нее важно желание, которая она ощущает в нем. Чем оно сильнее, тем больше она значит. Сам по себе половой акт — завершение, а следовательно, в какой-то мере конец. Она к этому не стремится. Но она должна это Андре, который ведет себя с ней так по-рыцарски, даже согласился отвезти ее в Портленд (в двух тысячах километрах отсюда), сутками сидя за рулем, чтобы навестить ее мать, которую только что выпустили из психиатрической лечебницы. Скоро Рождество — период года, который нагоняет тоску на Норму Джин. «Договорились, — сказал де Динс. — Съездим туда, а потом займемся твоим разводом».

Норма Джин ничего не сказала и в этот вечер пустила Андре в свою постель.

Приезд к Глэдис стал катастрофой. Несчастная женщина жила в небольшом гостиничном номере в Портленде. «Какого черта ее так быстро выпустили из больницы?» — спросил себя де Динс, как только ее увидел. Она едва узнала Норму Джин, которая с лихорадочной поспешностью распаковывала подарки, купленные для матери на первые сбережения. Глэдис на них даже не взглянула. Ни слова не сказала. Сославшись на важную встречу, фотограф оборвал эту пытку и поскорее увел оттуда Норму Джин, которая не раскрыла рта всю обратную дорогу.

Незаживающая детская рана. Яростное бессилие, чувство несправедливости, вины и необходимости реванша терзали ее сильнее обычного. Однажды у нас будет свой домик, мама, только для нас двоих, однажды, домик, обещаю тебе...

В Лос-Анджелесе ее ждало письмо от Джима Дагерти, сообщающего о своем приезде. Андре де Динс сказал Норме Джин, что может уехать на время, пока она не уладит дела с разводом. Он поедет в Нью-Йорк, там только что скончался один его друг. Да, сказала Норма Джин, хорошо. Но набирающая популярность модель из агентства мисс Снайвли не намерена выходить сейчас замуж за кого бы то ни было, пусть даже за известного фотографа, благодаря которому ее портфолио прибавило в цене. Она думает только о карьере, расплывчато отвечает на письма и беспрестанные телефонные звонки безумно влюбленного, умирающего от тревоги и снедаемого сомнениями — там, на Восточном побережье. С Джимом Дагерти обходятся не лучше. Выйдя из поезда в конце декабря 1945 года, он с ошеломлением увидел, что Норма Джин не ждет его на перроне Ван-Нейса. Она работает. Никакого случайного совпадения. За три недели пребывания в Лос-Анджелесе молодой моряк почти не видал своей жены, которую со всех сторон осаждали фотографы. Джим Дагерти не узнавал девушки, на которой женился. Норма Джин напустила на себя уверенный вид. Она иначе причесывается, иначе одевается. Теперь она на обложках журналов в купальном костюме. Она зарабатывает деньги. Она горда этим и хочет, чтобы Джим разделял ее радость. А его, скорее, обуревает чувство стыда. Неизбежности. Фотография его полуодетой жены на стенах автозаправок или в шкафчиках его приятелей-военных — он бы прекрасно без этого обошелся. Между ними полнейшее взаимонепонимание. Оно выливается в окончательные, роковые слова Джима Дагерти, накрученного своей матерью, соседями, сплетнями, — твоя карьера или я.

Норма Джин не отвечает. Норма Джин действует втихаря, исподволь, стараясь никого не обидеть, неспособная встретить конфликт и других людей с открытым забралом. Норма Джин не любит ни правды, ни решений, разрывов, резких концов, внезапных перемен. Она предпочитает, чтобы все это тянулось, загнивало, умирало само собой, без шума и ярости, как нечто очевидное. Джим уехал, совершенно сбитый с толку. Несколько месяцев спустя, во время стоянки в Шанхае, он получил документы о разводе. Между тем Норма Джин, решившись как можно скорее отправиться на штурм кино, завела себе агента, который уверил ее, что положение замужней женщины повредит ее артистической карьере. Ни одна киностудия не подпишет с ней контракт, опасаясь, что она забеременеет. Де Динс же весной вновь проехал через все Штаты из конца в конец, летя к своей любви, и нашел ее в обществе другого фотографа. Ее манеры показались ему немного нарочитыми. Она переигрывала. И все же такая притягательная, хрупкая. Такая красивая. Он не мог на нее сердиться. Партия проиграна. Перед Нормой Джин открывается другая судьба, де Динс это предчувствует, он молча проглотил досаду и в последнюю минуту отказался от попытки покончить с собой. Он навсегда останется ее другом. Она всегда сможет рассчитывать на него, чтобы фотографировать ее, когда она захочет. Хотя она и утратила немного своей невинности и девственной свежести. И отныне вся состоит из расчетов, карьеризма и честолюбия.

И даже ради рекламы какого-то шампуня, в конце концов, уступила и обесцветила волосы.